Их борьба. Почему в США в насилии обвиняют ультралевых, а статистика говорит о рекордной смертности по вине праворадикалов

Убийство Чарли Кирка породило в США настоящую моральную панику. Часть высших представителей правительства переехали жить на военные базы, профессор Ратгерского университета и исследователь антифашизма Марк Брей, получив угрозы, покинул страну, а в медиа продолжают обсуждать угрозу леворадикалов и фашизма, который может из этого вырасти.

Вокруг убийцы Чарли Кирка — 22-летнего Тайлера Джеймса Робинсона — растут конспирологические теории. Трамп и его сторонники называют его левым, левые приписывают его к правым и называют последователем Трампа и республиканцем. Однако мотив Робинсона и ответ на вопрос, был ли он вообще связан с какой-либо идеологией, до сих пор неизвестны.

Тем не менее это не мешает администрации Трампа приводить в пример это убийство в качестве подтверждения, что главная внутренняя угроза — это левые радикалы.

Статистика не подтверждает

Политически мотивированные террористические акты в США сегодня — редкость в общем массиве преступлений. Об этом говорят данные Института Катона, либертарианского аналитического центра, который изучает гражданские свободы и политическое насилие в США.

C 1 января 1975 года по 10 сентября 2025-го в США в ходе политически мотивированных террористических атак были убиты 3597 человек. Это 0,35% от всех убийств, произошедших за этот период в стране. 83% жертв этих атак приходится на 11 сентября 2001 года. Еще 5% — на теракт в Оклахома-сити в 1995 году, во время которого погибло 168 человек.

Террористическую атаку в Оклахома-сити совершили Тимоти Маквей и Терри Николс, которые придерживались ультраправых антиправительственных взглядов. Они мстили правительству США за две операции ФБР и федеральных сил, во время которых погибли гражданские.

Речь идет об осаде принадлежащего религиозной секте ранчо в Уэйко в 1993 году и осаде и перестрелке в Руби-Ридж в 1992-м. Как ультраправые, так и многие правозащитники считают, что в обоих случаях федеральные силовики превысили полномочия. Оба инцидента значительно радикализировали ультраправых.

Согласно исследованиям Института Катона, последователи исламистской идеологии ответственны за 87% смертей в терактах внутри США. Ультраправая идеология как мотивация занимает второе место (391 жертва, или 11%). В то же время ультралевые убили в терактах 65 человек, 2% от общего числа жертв.

Но если убрать из данных самую крупную террористическую атаку в истории человечества — теракт 11 сентября, то «лидерство» по количеству жертв переходит от исламистов к ультраправым: тогда они отвечают за 63% убийств во внутренних терактах, исламисты за 23%, а левые — за 10%. Как ни крути, леворадикальное политическое насилие сложно назвать главной внутренней угрозой в США.

Эти выводы подтверждают и многочисленные аналитические центры и структуры, изучающие внутренний терроризм в США. В том числе Национальный институт юстиции (National Institute of Justice), принадлежащий Минюсту США.

В январе 2024 года в своем журнале институт опубликовал статью, посвященную вопросу внутреннего терроризма. Проанализировав датасеты о радикализации, экстремизме и преступлениях на почве ненависти, которые институт собирал с 2012 года, авторы исследования пришли к выводу: с 1990-х годов ультраправые в США ответственны за бóльшую часть инцидентов политического насилия.

Согласно данным исследования, за этот период правые экстремисты убили 520 человек в 227 атаках, в то время как ультралевые — 78 человек в 42 нападениях, то есть на 85% меньше.

В первые дни после убийства Чарли Кирка Минюст, который возглавляет Пэм Бонди, сторонница Трампа и адвокат, защищавшая его во время первого импичмента, без объяснений удалил это исследование.

Под страхом экзистенциальной угрозы

Само по себе политическое насилие, отмечает Лиза Гауфман, доцент кафедры европейской политики и общества Университета Гронингена (Нидерланды) и соавтор книги «Карнавал Трампа: популизм, трансгрессия и ультраправые» (The Trump Carnival. Populism, Transgression and the Far Right), не связано напрямую с правой или левой идеологией.

«Если бы мы говорили сто лет назад, то, скорее всего, вы бы представили себе левого террориста. Даже если посмотреть на историю России, то терроризм в первую очередь был связан с левой идеологией. Те же народовольцы, „Народная воля“, — напоминает Гауфман. — Насилие — это крайний шаг, когда политические силы не видят альтернативы для политического участия. Если ты не можешь зарегистрировать свою партию или пойти на выборы, то находишься вне легального поля политической борьбы. И это обычно подталкивает к насильственным методам».

Американские ультраправые — довольно разношерстное явление. Исследователи правого экстремизма и радикальных групп говорят более чем о дюжине различных движений, которые выступают за разные, иногда вовсе не связанные друг с другом правые идеи. Например, к ультраправым относят сторонников превосходства белой расы, антисемитов, неонацистов, антиправительственных экстремистов, противников абортов и инцелов, противников иммиграции и движение ополчения.

Единственную причину, почему в США ультраправое насилие превышает ультралевое, назвать сложно. Факторы, которые на это могут влиять, разнятся.

Одни исследователи изучают идеологическую предрасположенность. Они, например, говорят о том, что в левой идеологии изначально куда больше заложено идей толерантности и сосуществования с людьми, выходящими за пределы группы. В частности, в исследовании Университета Мэриленда говорится, что атаки левых экстремистов имеют на 45% меньше вероятности закончиться летальными жертвами, чем нападения ультраправых.

В то же время другие многочисленные исследования показывают, что в современных группах ультраправых зачастую заложен страх, что они могут исчезнуть. Подобную экзистенциальную угрозу несут внешние акторы — те, кого нельзя назвать «своими».

Например, для сторонников белой расы — это все не белые люди. «Чужие» в правой идеологии — это те, кто угрожают размыть собой группу и заменить собой ее участников. Подобное восприятие позволяет легитимизировать агрессию и насильственные методы, считают эксперты.

По словам Гауфман, эти механизмы сейчас работают и в сообществах американских ультраправых. Ключевой точкой отсчета изменения положения правых идеологий в США, на ее взгляд, можно считать победу движения за гражданские права после 1968 года. «До этого в США не было настоящей демократии. Потому что это не демократия, когда ты по признаку цвета кожи решаешь, что людям нельзя голосовать и что они не могут ходить с тобой в один туалет», — говорит исследовательница.

Только после отказа от сегрегации и появления у темнокожих американцев всех гражданских прав, считает Гауфман, в США начали полностью применять демократические ценности. Это включает в себя защиту меньшинств и людей, находящихся в оппозиции к власти. «Фактически в демократической системе большинство политических норм нужно для того, чтобы защищать разного рода меньшинства и маргинализированные группы», — поясняет Гауфман.

Из-за этого положение многих белых групп изменилось: они потеряли фактическую монополию на гражданские права. По словам Гауфман, большинство современных праворадикальных активистов в США уверено, что у меньшинств «слишком много прав».

«Ультраправые считают, что меньшинства в силу своей генетики не смогли бы добиться успеха, если бы государство им не помогло, — говорит Гауфман. — Поэтому ултьтраправые так яростно пытаются разрушить эту систему и сделать то, что могло бы нивелировать это равновесие».

Исследователи Антидиффамационной лиги выделяют в истории правого экстремизма три периода. Первый пик насилия в 1980-х годах авторы объясняют реакцией на получение темнокожим населением равных прав. Второй, в 1990-х годах, связывают с противостоянием федерального правительства и парамилитаристских групп. Третий пик начался с 2010-х годов и продолжается сейчас. Его связывают как с ростом антииммигрантских настроений, так и с развитием социальных сетей, через которые распространяются экстремистские идеи.

В исследовании Национального института Минюста говорится также о том, что сейчас в США ультраправые более успешны в организационном плане. В частности, сети ультраправых гораздо чаще рекрутируют людей с опытом институционализированного насилия, например бывших военных.

Культ оружия и соцсети

Кроме того, политическая культура США имеет ряд особенностей, влияющих на взаимосвязь ультраправой идеологии и насилия. Одна из таких особенностей — это культ оружия.

«В Америке оружие — очень важная часть политического дискурса», — говорит Гауфман.

В США владеют оружием около 32% взрослого населения. И хотя экстремистское насилие и акты террора могут совершаться с разными видами оружия, в США в подавляющем большинстве случаев (больше 80%) такие нападения совершаются именно с огнестрельным оружием. Некоторые ультраправые группы в США концентрируются именно вокруг оружия и права на его ношение.

К таковым, например, относится движение ополчения (militia movement), которое существовало в Америке с 1980-х годов. Оно начало набирать популярность в 1990-х как реакция на попытки федерального правительства ужесточить контроль над оружием. Движение поддерживает идеи формирования добровольных вооруженных отрядов. В середине 1990-х участников движения можно было найти во всех штатах, их число насчитывало от 20 тысяч до 60 тысяч человек. Рост популярности движения был вызван инцидентами в Уэйко и Руби-Рейдж — теми же инцидентами, которые привели к теракту в Оклахома-Сити.

Противостояние федеральному правительству — одна из основных тем в ультраправых движениях в США и сейчас. Например, «суверенные граждане», одно из правых идеологических направлений в мире, верят во множество разных конспирологических теорий и считают, что нужно сопротивляться федеральным налогам и законам, даже таким, как ограничения, связанные с пандемией коронавируса.

С середины 2010-х годов идеология ополчения получила новую жизнь — с формированием культуры и движения «Бугалу Бойз» (boogaloo movement, или boogaloo boys). В него входят люди с разными политическими мотивами, но их объединяет одно: участники этого движения верят, что в США скоро будет вторая гражданская война или революция. Поэтому они заранее готовятся к этим событиям, скупая амуницию и продвигая культ огнестрельного оружия в интернете.

Сам убитый Чарли Кирк был интернет-персоной и популярен именно в правых и ультраправых кругах. Молодежный активист распространял свои идеи не только на студенческих мероприятиях (на одном из них он и был убит), но и в соцсетях и через подкаст-платформы, где у него была многомиллионная аудитория.

К ключевым идеям, которые распространял Кирк, относятся право на владение оружием, пропаганда традиционных ценностей (в том числе негативное отношение к трансгендерам), скептицизм по отношению к COVID-19 и изменению климата. Кирк также выступал против абортов, был известен расистскими, ксенофобными, антисемитскими и сексистскими высказываниями и поддерживал антииммиграционную политику.

Растет ли левое насилие?

25 сентября, спустя две недели после убийства Чарли Кирка, Центр стратегических и международных исследований (Center for Strategic and International Studies, CSIS) выпустил исследование, в котором говорится, что в первые шесть месяцев 2025 года ультралевое насилие по количеству инцидентов превысило ультраправое.

Согласно данным исследования, с 1994-й по 2000-е годы зафиксировано в среднем 0,6 инцидента в год, совершенного левыми радикалами. С 2016-го по 2024 год это число выросло в среднем до четырех случаев в год. С 1 января по 4 июля 2025 года центр насчитал уже пять инцидентов, мотивом которых стала леворадикальная идеология.

При этом авторы исследования Дэниел Байман и Райли МакКейб отмечают, что, хотя общий тренд на увеличение ультралевого насилия есть, «эффективность» таких атак остается довольно ограниченной. По сравнению со всеми другими политическими мотивами подавляющее большинство нападений ультралевых не летальны.

С 2020 года в результате них погибло только два человека: CEO UnitedHealthcare Брайан Томпсон, убитый Луиджи Манджиони в Нью-Йорке в декабре 2024 года, и правый сторонник Трампа Аарон Дэниелсон, застреленный предположительно левым активистом Майклом Рейноэлем в августе 2020 года.

В предыдущие десятилетия, несмотря на рост числа террористических атак со стороны левых, в таких нападениях, по подсчетам центра, погибло 13 человек. В то же время ультраправые теракты привели к смерти 112 человек, а джихадистские — к гибели 82 человек.

Страшнее выглядит в этом году процентное соотношение: согласно данным центра, в первой половине 2025 года доля ультралевого насилия во всех террористических актах в США составляет 42%. В 2024 году это число было 12%, а в 2023-м — 3%.

Но сами исследователи отмечают другой влияющий на это соотношение тренд: заметное падение общего количества случаев праворадикального терроризма. Возможно, именно этим объясняется, что количество ультралевых терактов впервые за тридцать лет превысило количество таких атак со стороны правых.

Падение количества джихадистских атак авторы исследования связывают с ослаблением в последние годы «Аль-Каиды» и ИГИЛ. «Резкий упадок праворадикального терроризма более удивителен, и его сложнее объяснить», — отмечают исследователи. С 1994-го по 2000 год на эту идеологию приходилось в среднем 21 атака или ее планирование в год; с 2000-го по 2010-й — в среднем до семи атак в год; а с 2011-го по 2024 год среднее число вернулось к 20 в год. В первой же половине 2025 года по той же методологии авторы исследования насчитали только один случай террористического акта со стороны ультраправых в США — убийство демократки Мелиссы Хортман и ее мужа.

Авторы исследования считают, что возможная причина этого радикального изменения — избрание Трампа.

«Администрация [Трампа] активно преследовала иммигрантов, проводя масштабные кампании по их выявлению, задержанию и депортации, — говорится в докладе. — В последние годы антииммигрантские настроения были одной из важнейших мотиваций насильственного экстремизма. Администрация Трампа также говорила о „злоупотреблениях глубинного государства“, критиковала и закрывала программы поддержки многообразия и инклюзии, продвигала некоторые конспирологические теории и нанимала людей, открыто выступающих за идеи белого превосходства».

Экстремизм по принципу салат-бара

Доклад Центра быстро подвергся серьезной критике.

Во-первых, не существует официальной, публичной и сводной базы данных, анализирующей все случаи внутреннего терроризма в США. Поэтому исследовательским центрам приходится самостоятельно собирать собственные датасеты. В частности, Центр стратегических и международных исследований оперировал данными международного НКО, собирающего данные о местоположении и событиях вооруженных конфликтов (Armed Conflict Location & Event Data Project — ACLED), данными Антидиффамационной лиги (Anti-Defamation League — ADL) и самостоятельно собранными упоминаниями в медиа. В то же время другие исследователи могли бы выбрать другие датасеты, а кто-то и собрать собственные с нуля.

Вторая проблема связана с тем, что после сбора данных их нужно прокодировать. Это процесс, в котором исследователи выбирают критерии, по которым они определяют, что вообще является терроризмом, и определяют, какая мотивация, в том числе политическая или нет, лежит в основе этих атак. Проблема в том, что разные исследователи выбирают разные критерии.

«Если кто-то нарисует свастику на синагоге, считается ли это антисемитским террором? — задается вопросом автор исследования Центра Дэниел Байман. — Мы старались фокусироваться на угрозе жизни, поэтому такие атаки мы не считали. Мы также не считали поджоги «Теслы», так как там не было задачи убить отдельных людей».

На аналитику и исследования такого экстремизма сильно влияют субъективные решения отдельных исследователей, считает Эми Кутер, заместитель директора Института противодействия цифровому экстремизму, выступивший с критикой исследования. «Проще говоря, команды исследователей сами решают, какие критерии будут использовать, чтобы определить, что считается и не считается в определенном датасете», — говорит она.

В частности, отмечает Купер, авторы исследования не включили в ультралевые атаки убийство двух сотрудников израильского посольства в мае 2025-го, хотя нападающий писал посты с призывом «Смерть Израилю», а перед тем как открыть огонь, выкрикнул лозунг, требующий освобождения Палестины. При этом убийство CEO United Healthcare в докладе Центра кодируется как «очевидно левое», хотя настоящая мотивация Луиджи Манджиони (он стал героем многочисленных левых мемов в соцсетях) до сих пор до конца неизвестна.

Кроме того, считает Купер, величины, о которых идет речь в исследовании Центра стратегических и международных исследований, слишком малы для того, чтобы делать на их основе какие-то выводы. «Пять — это слишком маленькое количество случаев, чтобы сделать какие-либо выводы или говорить о каком-то значительном увеличении, — говорит она. — В сравнении с историческими данными практически любой рост левого насилия будет выглядеть как большой скачок».

Еще одна проблема — сама методология, пытающаяся поместить все случаи террористических актов в дихотомию левых и правых. Бывший директор ФБР Кристофер Рэй ввел в обиход понятие «экстремизм по принципу салат-бара» (salad bar extremism) — так называемого смешанного экстремизма, в котором идеология складывается из разрозненного набора убеждений, свойственных насильственным радикалам. «Появилась такая группа людей, у которых нет конкретной идеологии, — соглашается Гауфман. — Они начитались разных вещей онлайн, у них получается каша из разных идеологий. А в Америке есть доступ к оружию — и это приводит к насилию».

В 2025 году ФБР ввело еще одну категорию для кодирования атак — «нигилистический насильственный экстремизм» (nihilistic violent extremism). Его основная цель — уничтожение системы самой по себе, а не ради правых или левых взглядов.

Появление таких категорий — еще один признак того, как сложно маркировать политическое и неполитическое насилие и террор в стране, где открыт доступ к оружию, массовые шутинги исчисляются сотнями в год, а доступ к психиатрической помощи ограничен.

Легитимизация насилия

«Если вы человек правых взглядов в Америке, то вы, конечно же, хотите избивать и мучить не белых людей. Раньше для этого приходилось идти с винтовкой в школу. А теперь не надо — достаточно просто подписать контракт с ICE», — говорит Дэн Сториев, американист и автор подкаста об американской глубинке «Забытые в Америке». По его словам, правое насилие вряд ли идет на спад — оно просто теперь легитимизировано: «Человек надел форму — значит, всë, это уже вроде как не насилие».

Иммиграционная и таможенная полиция США — это федеральное силовое агентство, управляемое Министерством внутренней безопасности. За этот год количество задержанных, находящихся в депортационных центрах агентства, выросло на 50%. Сейчас в этих учреждениях находится около 60 тысяч человек.

Иммиграционную полицию обвиняют во множественных нарушениях гражданских прав и в том, что во время второго срока Трампа это агентство фактически стало инструментом запугивания. Масштабные и регулярные рейды против мигрантов, использование агрессивных мер и насилия во время задержаний, жестокие условия содержания, наконец, расовый профайлинг, который Верховный суд в сентябре, кстати, признал конституционным, — все это признаки того, что ультраправое насилие в США становится институционализировано, считают эксперты.

Журналист New York Times Алан Фойер заметил подозрительное отсутствие праворадикальных демонстраций в первой половине 2025 года и нашел этому объяснение. «Вещи, которые мы делали и о которых говорили в 2017 году, больше не являются табу, теперь они мейнстрим, — цитирует он Энрике Таррио, председателя ультраправой группировки Proud Boys, участвовавшей ранее в многочисленных правых демонстрациях. — Честно, на что нам вообще жаловаться теперь?»

Трамп и его сторонники последовательны в своей идеологической работе, считает Сториев: «То, что делает Трамп 2.0, не слишком противоречит тому, что делал Трамп 1.0. Просто Трамп 2.0 делает это намного более открыто, намного более звучно и компетентно, чем администрация первого срока».

По словам Гауфман, Трамп и его администрация нормализовали ультраправый дискурс еще во время первого срока его президентства. А в 2025 году эта нормализация вышла на новый уровень.

«Сейчас это фактически государственная политика террора. Многие мои коллеги в Соединенных Штатах сравнивают Иммиграционную и таможенную полицию с гестапо, — признает исследовательница. — Ходят вооруженные люди, скрывающие свои лица, и терроризируют небольшие районы и комьюнити, проверяя тех, кто выглядит как не белые или иностранцы. По их мнению, в США должны проживать белые американцы. Поэтому, когда говорят о снижении праворадикального насилия, не учитывают, что это насилие сейчас перешло под государственное начало — оно у него на аутсорсе».

Оба — и Гауфман, и Сториев — отмечают, что в нынешней администрации Трампа и приближенных ему кругах фигурируют люди и культура, связанные с американскими ультраправыми и движением MAGA (Make America Great Again). Например, ультраправых взглядов придерживаются Джей Ди Вэнс и Стивен Миллер, в речи которого можно найти отсылки к Геббельсу.

За пределами администрации продолжает расти экосистема инфлюенсеров, подкастеров и блогеров, таких как Бен Шапиро или Джо Роган. Они поддерживают правую политику нынешнего правительства. Частью этой экосистемы был и убитый Чарли Кирк.

Но и самого Трампа, считает Гауфман, можно назвать приверженцем праворадикальной идеологии: «Против него еще в 1970-х подавали в суд за то, что он дискредитировал на расовой основе своих жильцов. То, что он последовательный расист, мы знаем давно».

За Трампом действительно тянется вереница расистских скандалов и противоречивых высказываний. Кроме того, даже в публичных выступлениях Трамп неоднократно позитивно высказывался об ультраправых. Гауфман напоминает о марше «Объединенных правых» в Шарлоттсвиле в 2017 году, насилии, которое за ним последовало, и высказываниях Трампа после этого.

Поводом для марша ультраправых в Шарлоттсвиле послужило решение местных властей демонтировать один из памятников Конфедерации. К демонтажу решили прибегнуть после того, как в 2015 году белый супремасист напал на церковь темнокожих в Чарльстоне. В результате стрельбы погибли девять человек, включая пастора церкви.

Марш в Шарлоттсвиле объединил альт-райтов (альтернативных правых), включая неоконфедератов, неофашистов, неонацистов, представителей движения ополчения и многих других. На демонстрации звучали расистские, антисемитские и исламофобские высказывания, а сам марш имел антииммигрантскую риторику.

Во время шествия в ночь на 12 августа белый супремасист въехал на машине в толпу людей, протестовавших против марша «Объединенных правых», убил одного и ранил 35 человек. Дональд Трамп, бывший в тот момент президентом, заявил, что вина лежит на обеих сторонах.

В этом году во время восьмой годовщины теракта в Шарлоттсвиле один из организаторов марша, ультраправый блогер и адвокат Аугустус Сол Инвиктус, написал в соцсети X: «Восемь лет назад ты считался экстремистом, если протестовал против того, чтобы тебя заменяли иммигранты. Твоя жизнь могла считаться конченой, если ты предлагал положить этому конец. Теперь это официальная политика Белого дома».

Карнавал вместо традиционной политики

По словам Сториева, в этот президентский срок Трамп и его администрация активно работают над тем, чтобы поменять Америку и ее политическую культуру. «Достаточно посмотреть на пропаганду, которую постит теперь официальный аккаунт Белого дома <речь идет об аккаунте Министерства труда — The Insider>. Там плакаты, которые выглядят так, словно они опубликованы в 1940 году в Берлине. Как будто запрос ИИ написали так: сделай, пожалуйста, постер про американский рынок труда, но в стиле нацистской Германии».

Действительно, многие аккаунты правительства США после вступления Трампа в должность президента во второй раз выглядят непривычно.

Особенно странные чувства вызывают посты Министерства внутренней безопасности. В одном из таких постов видео открывается мрачными кадрами, на которых мужчины готовят в темноте оружие и обмундирование. На фоне звучит голос Роберта Паттинсона и его реплика из Бэтмена: «Они думают, что я прячусь в тени. Но я и есть тень». Подпись к видео гласит: «Тьма больше не ваш союзник. Вы представляете собой экзистенциальную угрозу для граждан США, и Специальная оперативная группа Пограничной службы США не остановится ни перед чем, чтобы выследить вас».

Пока Министерство внутренней безопасности постит зловещие посты об охоте на нелегальных иммигрантов, Белый дом открыто публикует списки депортированных с магшотами. А президент Дональд Трамп, заблокированный в январе 2021 года в Twitter за нарушение политики, запрещавшей прославление насилия, в своей соцсети постит сгенерированное ИИ видео, как он сбрасывает фекалии на людей, протестующих против него и его политики на недавнем протесте No Kings.

Многим подобные публикации официальных представителей правительства кажутся безумием. В своей книге «Карнавал Трампа: популизм, трансгрессия и ультраправые» Гауфман вместе с соавтором Бхаратом Ганешем предлагает рассматривать политическое поведение Трампа и его сторонников через призму, как ни странно, средневекового карнавала.

Концепцию карнавализации придумал русский философ и культуролог Михаил Бахтин, когда описывал карнавал в средневековой Франции. Согласно Бахтину, во время карнавала рамки допустимого сдвигаются, социальная дистанция сокращается. «В этот момент можно вести себя неприличным образом. Это такой немножко дикий период, когда народу можно выпустить пар, делать, что хочется. Он помогает людям, скажем так, почувствовать себя во власти», — поясняет Гауфман.

Карнавал задействует смех и телесность, чтобы совершить трансгрессию и забыть про существование общепринятых норм. Трампа Гауфман сравнивает с шутом — на карнавале шуту было позволено больше всех: «Он может пошутить про размер своего пениса или оскорбить женщину — и ему это можно. Вспомните, какой был скандал, когда Барак Обама надел костюм бежевого цвета. Но это не идет ни в какое сравнение с Трампом. Потому что в случае с Трампом все политические нормы как будто отменили».

Поведение Трампа в соцсетях и на официальных мероприятиях исследовательница сравнивает с работой на карнавальной рыночной площади, где каждый торговец пытается что-то продать: «И Трамп, конечно, самый главный торговец. Так он получает очень большие рейтинги — все, что он делает, направлено на получение большего резонанса».

Получится ли антифа сделать преступниками?

Выпущенный в сентябре Белым домом меморандум, в котором антифа называют «внутренней террористической организацией», не имеет юридических и правовых последствий и служит только целям пиара Трампа, считает юрист и автор Телеграм-канала USlegalnews Игорь Слабых. Дело в том, что, в отличие от российского законодательства, в США нет понятия «внутренней террористической организации» — террористическими могут быть только иностранные организации.

«Это такая игра на публику, чтобы просто показать: смотрите, есть некая структура, которая за всем стоит, и мы с ней боремся», — говорит он.

Раньше Трамп боролся с deep state внутри власти, но теперь правительство во многом состоит из его ставленников и MAGA сторонников. Антифа стали новым врагом.

Левые — удобная мишень, подтверждает Сториев. Исторически правительство США часто противостояло именно левым — например, в эпоху маккартизма.

«Леваки одновременно ответственны за всë политическое насилие в США, везде заговор леваков. В то же время леваки не умеют стрелять. Леваки — не настоящие мужчины, мужчин у них вообще нет. А те мужчины, которые есть, не страшные, потому что переквалифицировались в женщин. То же самое с иммигрантами. Они приезжают из Мексики, насилуют всë, что подвернется под руку, и убивают. Но еще они не умеют говорить по-английски (читай, по-человечески), они глупые, и им достаточно заплатить тысячу долларов, чтобы они уехали», — объясняет он.

На самом деле, отмечает Сториев, левое движение в Америке очень слабое и фрагментированное и не может противостоять власти: «В левых <в организации „Демократические социалисты Америки“ — The Insider> зарегистрировано меньше людей, чем в Союзе американских автомобилистов». В политике каждая новая левая фигура — Бенни Сандерс или Зохран Мамдани — это громкое и часто пугающее мейнстрим событие.

Хотя Трамп и его администрация выбирают левых в качестве внутренних врагов, не стоит ожидать, что американские силовики, подобно российскому Центру «Э», будут теперь специально ловить и заводить сфабрикованные дела на левых. Американские полицейские не смогут ссылаться на указы президента для получения ордера на обыск и все равно должны будут соблюдать привычные процедуры.

«Нельзя осудить просто за то, что ты член антифа или что ты поддерживаешь цели этого движения. Все равно нужна уголовная статья, по которой будут судить, и обычные процедуры», — отмечает юрист Слабых.

В октябре Белый дом организовал круглый стол, на котором Трамп и его сторонники обсудили возможность признания антифа иностранной террористической организацией. У этого уже могли бы быть реальные последствия — например, криминализация материальной или другой помощи антифа с наказанием вплоть до 20 лет заключения.

Признать антифа иностранной террористической организацией вправе Минюст, который сейчас возглавляет сторонница и защитница Трампа в суде Пэм Бонди и который после убийства Чарли Кирка удалил с сайта собственного института исследование о праворадикальном насилии. В проекте 2025, который администрация Трампа стремится выполнить во второй срок Трампа, одной из целей было «превратить Минюст из самостоятельной единицы в составе исполнительной власти в боевое крыло администрации президента».

Однако если Минюст признает антифа иностранной террористической организацией, могут появиться уже судебные иски о нарушении первой поправки к Конституции, что создает серьезные политические риски для Трампа, напоминает Слабых. «Суды ограничивают Трампа, и мы видим, что, например, в уголовном судопроизводстве все равно не получается делать все так, как хочет Трамп», — напоминает юрист.